Как томичку иностранец в Лондон увез
Это сейчас суженого ищи хоть по всему свету, интернет тебе в помощь. Выучи язык и - вперед. В семидесятые выйти замуж за иностранца, да еще в Томске, закрытом для иностранцев городе - такого даже фантасты бы не придумали…
Зачем учить английский?
Помню, на семинаре по английскому преподаватель Тамара Владимировна, выяснив, что наша студенческая группа в полном составе не готова к занятиям, в отчаянии воскликнула:
- Девочки, а если вам встретится иностранец? Как вы будете с ним общаться?
- Где встретится? В Томске?
Мы дружно засмеялись. Встретить иностранца, гуляющего по улицам закрытого города, это все равно, что встретить инопланетянина. Между тем, году в семьдесят шестом или седьмом невероятное стало очевидным: иностранцы-таки появились.
Заслуга в этом принадлежит Юрию Кузьмичу Лигачеву. Это для остальной страны Лигачев остался в памяти, как ретроград и консерватор. Для томичей он воспринимался неоднозначно, но именно его кипучая энергия и невероятное упорство привели к строительству Томского нефтехима. Как бы сегодня ни относились к нефтехимическому комбинату, благодаря его вводу город получил средства на строительство жилья и прочей инфраструктуры. За счет нового жилья на Каштаке Томск почти вдвое увеличил количество новоселов и дал работу тысячам томичей. И, помимо всего прочего, Лигачев, сам того не ведая, соединил двух влюбленных.
Несмотря на все ограничительные «примочки» «компетентных органов» Лигачев затребовал лучших иностранных специалистов. Приехали строители из Югославии, Италии, Англии. Возможно, еще из каких-то стран, но этого я не знаю. Для того, чтобы с ними общаться, факультет иностранных языков Томского пединститута (а других англоговорящих в Томске тогда не выпускали) направил своих лучших студентов и выпускников. Из них компетентные органы многих отсеяли и оставили только самых идеологически надежных. Среди таких и оказалась Маринка.
«Нескладеха деревенская»
Маринка еще в четырнадцать лет вымахала ростом в метр семьдесят. Но это бы полбеды. За год с небольшим она еще и формы приобрела вполне себе женские: грудь образовалась такого размера, что пытаясь спрятать ее, Марина начала сутулиться, но это не помогало. Любой представитель мужского пола невольно останавливал взгляд на маринкином бюсте, а уж после, подняв глаза вверх, замечал над этим бюстом простодушное детское маринкино личико. Чтобы как-то спрятать «недостаток», Маринка всегда носила поверх кофточки жилетик или накидывала платок. Соседка, с жалостью поглядев на девочку, как-то заметила: «Ой, нескладеха ты, Маринка, как тебе замуж-то выходить?» Маринка поняла, что создать семью ей не светит, и ударилась в учебу.
Она легко поступила на иняз Томского педагогического, стала активной комсомолкой. (Правда, комсомольский значок на роскошной груди выглядел почти неприлично, и Маринка носила его на жилетке). В семьдесят пятом закончила она институт, однако комсомол не захотел расставаться с ценным кадром, и Маринку направили руководить комсомольской организацией факультета – освобожденным секретарем.
Собственно, благодаря комсомолу я с ней и познакомилась. На последнем курсе я жила по соседству с комсомольским секретарем института – Тамарой (ей выделили крохотную, но отдельную комнату). С Тамарой мы сдружились, несмотря на мои диссидентские взгляды (я росла в Норильске и читала Солженицына в самиздате, а Тамара была заиделогизированна по самую макушку). Но в быту она была прекрасным добрым и отзывчивым человеком. Маринка часто забегала к ней и по делам, и просто по дружбе, так мы и встретились.
Маринку приставили к англичанам, поскольку другие наши выпускники с английского отделения не смогли найти с ними общий язык – в прямом смысле. То есть, произношение было такое, что англичане подолгу смотрели на переводчиков и начинали по несколько раз переспрашивать одно и то же. А Маринка как-то быстро овладела разговорным, и они с ней общались легко. И это было очень важно, потому что нужно было переводить множество технологических терминов – англичане приехали устанавливать новое оборудование.
Если не ошибаюсь, двое специалистов приехали с семьями а один, самый молодой, Джон, был не женат. Марина опекала их, помогала выбирать продукты в магазине, сопровождала на прогулках, водила по городу, показывала деревянную архитектуру.
Встретив ее у Тамары, я шутя спрашивала, как там англичане – с рогами и копытами? Нет, отмахивалась Маринка, нормальные люди, только беспомощные в чужой стране. Маринкина мама, узнав, что иностранцы приехали в Сибирь в ботиночках, навязала им теплых носков, а для их детей заказала местному умельцу скатать валеночки. Так ребятишки английские в этих катанках две зимы и проходили.
Леди Марина
Как-то застала Марину у Тамары растревоженную. Оказалось – Джон сильно простыл и слег с воспалением легких. И росскийский-то мужик заболеет – проблема для семьи, мужчины становятся беспомощными, как дети, когда болеют. А тут иностранец, он ведь толком даже объяснить не может, что и где болит. Да еще к врачам с вопросами пристает – что за лекарства колют, от чего таблетки дают. Врачи стали жаловаться, и Марине поручили, помимо сопровождения англичан на химкомбинате, еще и дежурить в больнице возле Джона.
Как развивались их отношения, про то знала, может быть, только Тамара. Я застала лишь кульминацию этой драмы. Заскочила к Тамаре, то ли за солью, то ли за сахаром, а там сидит Маринка вся в слезах – закончился контракт, и англичане собираются домой.
- Ну и что? – не поняла я, - скатертью дорога, дай бог здоровья…
- Маринку с Джоном ни в одном ЗАГСе не расписывают, - объяснила Тамара, - если он сейчас уедет, его больше не пустят в Россию, как «морально неустойчивого», а Маринке вообще за границу путь закрыт – тоже «морально неустойчивая».
Из дальнейших объяснений я поняла, что они начали встречаться, еще когда Джон выписался из больницы. Встречались у семейных англичан, у Джона в его временном жилище. Что-то заподозрившие «органы» вызывали на ковер Тамару, как комсомольского секретаря. Тамара Маринку прикрыла, конечно, поклявшись, что никаких таких особых отношений с иностранцем у Маринки нет. Хотя Тамара прекрасно понимала, что когда все откроется, выгонят ее с работы.
Когда выяснилось, что «непозволительные отношения» все-таки имели место (простодушный Джон на плохоньком русском спросил совета у кого-то, приставленного к ним из кураторов, - как просить руки Марины и где оформить брак), Маринку немедленно от англичан отстранили и уволили. Но ей уже было все равно – она влюбилась в Джона по уши, а он – в нее.
Решать надо было срочно, иначе они просто друг друга больше никогда не увидят. И тут выручила маринкина мама, точнее, та самая соседка из деревни. Соседка по должности в сельсовете регистрировала браки. Мать кинулась к ней, а та, обрадовавшись за Маринку, решила помочь: ей, мол, все равно на пенсию, так хоть доброе дело сделает. И вот в сельсовете их зарегистрировали, как полагается, выдали соответствующий документ о браке. После этого Джон со спокойной душой уехал, и уже из Англии выслал документы для переезда Маринке в Лондон.
Это была красивая пара. Тут не было такой подоплеки, что «лишь бы за иностранца», они действительно были влюблены, и против этого оказались бессильны все идеологические догмы, проработки в горкоме комсомола и в обкоме партии. Маринку и стыдили, и обзывали непотребными словами, она все стерпела. Досталось и Тамаре – ее-таки уволили. Но она не особенно горевала – вскоре приехал парень, с которым они встречались еще в школе, а потом растерялись по жизни. Он приехал и увез Тамару в свой город. Тут обошлось без партсобраний и товарищеских порицаний.
Потом Маринка писала Тамаре уже из Лондона, а Тамара иногда рассказывала мне: Джон оказался из какой-то аристократической династии, и Маринка стала даже не «миссис», а «леди Джон», живут в пригороде Лондона, и она учится водить машину – без этого, мол, никак.
Читайте на WWW.TOMSK.KP.RU: https://www.tomsk.kp.ru/daily/27260.5/4391988/
